Современный русский разговорный язык тяготеет к двум полярным тенденциям. С одной стороны, он огрубляется — в бытовое общение, в речь СМИ и публичных выступлений проникает всё больше сниженной лексики. С другой — смягчается за счёт витиеватости эвфемизмов — выражений, которые эту лексику заменяют.

Табу и эвфемизмы

Сознание древних людей было переполнено предрассудками. Суеверие порождало разнообразные, в том числе языковые, запреты. Считалось, что у слов есть магическая сила, и в результате язык поделили на две части — сокровенную и общую. Табуировалось то, что люди боялись нечаянно призвать словом: дикие и тотемные животные, болезни, боги, духи. В обществе верили, что сокровенная лексика может навлечь на говорящего беду. Считалось, что пострадает не только он сам, но и всё поселение, где он живёт.

Во многих народах слова-заменители служили защитой всю жизнь. Например, младенцу при рождении давали два имени. Одно было для всех, а второе, истинное и тайное, говорили только близким родственникам. Люди верили, что злые духи не найдут ребёнка, если придут за ним, потому что не будут знать настоящего имени. Упоминание смерти могло призвать болезни и мор, а опасный зверь — откликнуться на «призыв» и заявиться к говорящему. И вряд ли этот зверь был бы рад, что его потревожили.

Общеупотребительное сейчас слово медведь, то есть «поедатель меда», — эвфемизм, который в обыденной речи заменял настоящее название животного. Со временем слово потеряло первоначальную функцию. Тогда северные охотники стали использовать вместо него наименования мохнач, лесник, Потапыч и просто он.

Эвфемизмы к табуированной лексике с древних времён присутствовали во всех индоевропейских языках. Необходимо было называть запрещённое по-другому, но при этом не терять смысл. Так эвфемизмы стали нейтральными языковыми единицами — протезами для слов, которые казались говорящему неприличными, неуместными или грубыми.

Слова-протезы не только позволяют сделать высказывание более вежливым и менее экспрессивным. Их часто используют в политике и публицистике, чтобы воздействовать на аудиторию или что-то завуалировать. В декабре 2008 года «Независимая газета» писала: «Суть договора сводилась к тому, что общество даёт согласие на корректировку демократических прав и свобод в обмен на стабильность и безопасность, которые гарантирует государство». Корректировка в этом случае — эвфемизм для ограничения прав и свобод жителей страны.

Эвфемизмы могут скрывать и затушёвывать явления, которые общественное сознание оценивает негативно. Они отвлекают внимание от объекта, вызывающего антипатию, и создают нейтральную окраску. Однако важен критерий понимания: как явление ни назови, его суть всё равно проступит через вуаль эвфемии. И все поймут, что знак благодарности часто равен взятке, а за отдельными личностями в политике скрывается всё тот же берлинский пациент.

Самое важное свойство эвфемизмов — обозначать слова с негативным для сознания носителя значением. Российский лингвист Леонид Крысин выделяет две традиционные темы эвфемизации.

Витиеватость эвфемизмов зависит только от фантазии говорящего. Например, один из героев мюзикла «Нотр-Дам де Пари», священник Клод Фролло, говоря о своей любви к девушке, просит Богоматерь позволить ему приоткрыть двери в её цветущий сад. Несложно понять, что скрывается за этими садоводческими пристрастиями.

Эсхрофемизмы

Многие слова, которые сейчас считают «плохими», до XVIII столетия так не воспринимали. Довольно часто они мелькали в трудах общественных и церковных деятелей, средневековых книжников и мыслителей. Даже матерная лексика исконно занимала нейтральное место в славянских языках.

Сквернословие табуировали из-за семантической связи с сексуальной сферой, когда распространились монотеистические религии. Тогда же начали появляться первые эвфемизмы к мату. Учёные считают, что по своей сути они глубоко антикультурны и выполняют функцию только внешней уступки этическим нормам и административным правилам. В безобидных и «правильных» эвфемизмах скрываются всё те же сниженные слова и выражения.

С течением времени эвфемизмы меняются, приличное становится неприличным и создаёт целый клубок цензурирования. Чем чаще употребляют эвфемизм, тем быстрее уходит его маскирующая функция. Новые обозначения «непристойных» предметов и явлений теряют смягчающий характер, начинают восприниматься как прямое указание на «непристойный» предмет и тоже становятся «непристойными».

Эвфемизмы поглощают «хорошие» литературные слова, выводят их из общего употребления. Этот феномен напрямую связан с фигурой речи, обратной эвфемии, — эсхрофемией. Из-за неё некоторые приличные слова даже в самом нейтральном контексте воспринимаются как сквернословие. В результате в простых выражениях мы видим отголоски обсценной триады и говорим, например, строго окончить школу, а не кончить.

Опошление нейтральных слов приводит к тому, что они теряют характерную для эвфемии замещающую функцию. Начинается поиск новый формы. Это уводит всё больше и больше хороших слов в область негативных явлений.

Так, например, в 70-х годах прошлого века появился эвфемизм добиться чего-то через постель. Для своего времени он был довольно тонкой и элегантной заменой более грубого выражения. Но сейчас первоначальная мягкость утеряна, и фраза звучит вульгарно.

Нередко эвфемистические функции приписывают заимствованным словам: депопуляция заменяет вымирание, флуктуация — нестабильность, локдаун — карантин. Их новизну хорошо ощущают носители языка.

Самая известная история об иноязычных эвфемизмах связана с туалетной лексикой. В русском языке традиционно существовал нужник. Но смущал дворянское сословие, и в щекотливых ситуациях аристократы переходили на французский и вуалировали нужду кокетливым Je dois sortir — так звучало культурнее. Сейчас калька с этого выражения — грубое и просторечное слово, которое давно перестало быть изящным эвфемизмом.

Эсхрофемизмы часто путают с дисфемизмами — грубыми обозначениями изначально нейтрального понятия, явлением, когда намеренно употребляется слово с негативной смысловой нагрузкой. Дисфемия противоположна эвфемии. Уснуть последним сном вместо умереть — пример эвфемизации речи, а откинуть копыта — дисфемизации.

Эсхрофемия, в свою очередь, лишь проводит параллель между нейтральной и эмоционально окрашенной лексикой. Так, слово вскрыться будет эсхрофемизмом на смертельную тематику, который ассоциируется со способом суицида.

Часто считается, что эвфемизмы заменяют только бранную, жаргонную и просторечную лексику. На самом деле сфера их существования гораздо шире. С помощью слов-протезов можно безопасно говорить на щекотливые темы и не нарушать нормы общения, которые действуют в обществе.

Многие отмечают, что способность говорящего смягчать свою речь — лакмусовая бумажка уровня культуры и внимания к чувствам окружающих. Другие ругают эвфемизмы за манипулятивное искажение действительности, считают их «горьким лекарством в сладкой оболочке» и требуют называть вещи своими именами. Чрезмерная эвфемизация языка становится синонимом цензуры и порицается так же, как и его огрубление.

Использовать слова-заменители или нет — личный выбор каждого. Способность критически мыслить в обществе выросла, и мало кого можно задурить обилием эвфемистических выражений. Да и злых духов, к сожалению или к счастью, словом уже точно не вызовешь — не услышат и не придут.