Литературный язык, который сформировался во времена Александра Пушкина, — современный русский язык. Учёные не сошли с ума и помнят, что на дворе ХХI век. Просто в широком понимании и в профессиональной литературе так действительно называют «язык от Пушкина и до наших дней». Едем дальше: разбираемся, что поворотного сделал «солнце русской поэзии», за что его едко критиковали и почему день рождения Пушкина — то же, что День русского языка.

После Ломоносова – до Пушкина

Как и Москва, которая не сразу строилась, ломоносовская «система трёх стилей» разрушилась не сразу. Во второй половине XVIII – начале XIX века, то есть между реформами Ломоносова и Пушкина, общенациональные нормы русского литературного языка постепенно формировались на основе простого стиля. Помогали им в этом многие известные писатели.

Николай Карамзин стремился сблизить книжную и нормализованную разговорную речь, очистить язык от устаревших слов, грамматических форм и синтаксических конструкций. Правда, ориентировался на обиходный язык дворян, светского образованного общества. В текстах Карамзина и его последователей постоянно появлялись перифразы, метафоры, образные выражения, а персонажи — даже очень разные — говорили совершенно одинаково. Вот, например, довольно гладкая, непохожая на речь персонажа «из народа» реплика крестьянки:

Здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь ты стадо своё? И здесь растёт зелёная трава для овец твоих; и здесь алеют цветы, из которых можно сплести венок для шляпы твоей.

В области синтаксиса писатель и его последователи «стремились к фразе изящной и приятной, лёгкой и с ясными внутренними связями, к такой фразе, которую можно легко произносить и легко понимать со слуха». И это до сих пор один из критериев качественного текста — спросите любого редактора.

Карамзин также считал важным обогащать словарный состав языка. Благодаря ему распространились:

Писателей-декабристов продвинутые учёные, скорее всего, похвалили бы. В отличие от карамзинистов, они:

В отличие от сторонников Шишкова:

Вслед за Радищевым декабристы использовали церковнославянизмы и архаизмы, чтобы выразить революционную идеологию, высокие гражданские чувства. Например, у Кюхельбекера в строках Восстань, певец, пророк свободы, / Вспрянь, возвести, что я вещал церковнославянское слово пророк насыщается совершенно новым смыслом.

Ярко выраженная демократическая направленность характерна для языка Ивана Крылова. Он в жанре басни разрабатывает новые нормы литературного языка, утверждает его народную основу и пишет так, что «грамотный мужик и солдат с такой же приятностию может читать, как учёный».

Смело вводит в литературный язык бытовое просторечие и элементы крестьянской речи:

Отнес полчерепа медведю топором. («Крестьянин и работник»)

Терплю напраслину и выслана за взятки. («Лисица и сурок»)

Широко использует разговорные частицы, междометия и наречия:

Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» («Волк на псарне»)

Ушица, ей-же-ей, на славу сварена. («Демьянова уха»)

Включает в басни пословицы и поговорки:

Не даром говорится,

Что дело мастера боится. («Щука и кот»)

Не брезгает «синтаксическими формами устной речи» — прежде всего, неполными предложениями:

Сегодня с рук сошло,

А завтра — кто порука? («Плотичка»)

Оне — чтоб не утек,

Ды уж никто распутаться не мог. («Обезьяны»)

Церковнославянизмы и архаизмы Крылов тоже использует. Иногда — чтобы придать повествованию важности, торжественности:

Младая лань, своих лишась любезных чад,

Еще сосцы млеком имея отягченны,

Нашла в лесу двух малых волченят

И стала выполнять долг матери священный,

Своим питая их млеком.

Чаще — чтобы выразить иронию, насмешку:

Юпитер рек: «а если не смирятся

И в буйстве прекоснят, бессмертных не боясь,

Они от дел своих казнятся».

С той же целью писатель сочетает высокий и низкий стили, перифрастические выражения и просторечную лексику. Можно встретить в его баснях и элементы профессиональных диалектов, в частности «приказного языка». Они помогают создать более яркую характеристику ситуации или персонажа:

Не принимать никак резонов от овцы:

Понеже хоронить концы

Все плуты, ведомо, искусны. («Крестьянин и овца»)

Язык Крылова уже можно было назвать по-настоящему народным. Как минимум, потому что многие цитаты из его басен стали крылатыми выражениями.

То же самое можно сказать о языке Александра Грибоедова и его комедии «Горе от ума». Многие современники писателя отмечали, что это «совершенно такой язык, каким говорят у нас в обществе». Лингвист Виктор Виноградов выделял в нём четыре основных пласта:

1) повседневно-разговорный с элементами фамильярного просторечия: Ни на волос любви! Куда как хороши, И будь не я, коптел бы ты в Твери;

2) простонародный, крестьянский: Не спи, покудова не скатишься со стула;

3) торжественный, «высокий»: В науки он вперит ум, алчущий познаний;

4) французский: заимствованные слова и кальки, например ещё два дня терпения возьми, сделай дружбу, я вашу партию составил.

При этом герои Грибоедова не только говорят каждый по-своему, но и по-разному ведут себя с разными людьми.

«Наше всё» и реформы

Крылов и Грибоедов создали образцы нового литературного языка в басне и стихотворной комедии. Но необходимо было преобразовать систему литературного языка во всех жанрах художественной литературы и за её пределами: в критике и публицистике, научной литературе, бытовой и деловой переписке. Эту задачу решил Пушкин.

Писатель выдвинул положение не просто о сближении литературного языка с народным, а о народной основе литературного языка. При этом он понимал, что литературный язык не может представлять собой только обработку народного и не должен избегать всего, что накопил за много лет.

В 1833–1834 гг. в статье «Путешествие из Москвы в Петербург» Пушкин сформулировал, как, на его взгляд, соотносятся русский и старославянский языки:

Пушкин отрицал церковнославянский как основу русского литературного языка, но в то же время первым стал использовать церковнославянизмы в стилистических целях.

Старославянский: инструкция по применению

Пушкин разработал и усовершенствовал новые приёмы и принципы, которых стоило придерживаться в работе со старославянизмами и архаизмами. Их можно было использовать:

1) чтобы придать повествованию революционного пафоса, гражданской патетики:

Питомцы ветреной судьбы,

Тираны мира! трепещите!

А вы, мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы! («Вольность»)

2) если повествование должно быть важным и торжественным:

Прошло сто лет. И юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат,

Вознесся пышно, горделиво. («Медный всадник»)

3) чтобы отобразить характерные черты языка эпохи, которая изображается в произведении:

Ты, отче патриарх, вы все бояре,

Обнажена душа моя пред вами:

Вы видели, что я приемлю власть

Великую со страхом и смиреньем. («Борис Годунов»)

4) в сочетании с русскими литературными и разговорно-бытовыми выражениями:

Зима! Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь. («Евгений Онегин»)

5) в целях пародии, сатиры:

Несколько московских литераторов... наскуча звуками кимвала звенящего, решились составить общество... Г-н Трандафырь открыл заседание прекрасной речью, в которой трогательно изобразил он беспомощное состояние нашей словесности, недоумение наших писателей, подвизающихся во мраке, не озаренных светильником критики... («Несколько московских литераторов»)

Народное русское слово

Уже в ранней поэме «Руслан и Людмила» Пушкин свободно использовал народно-разговорные элементы: Я еду, еду, не свищу, а как наеду, не спущу; Всех удавлю вас бородою. Это смущало и карамзинистов, и писателей шишковского направления.

Критика часто не понимала национального характера многих разговорных слов и обвиняла Пушкина в неудачном словотворчестве. По поводу строчек Лай, хохот, пенье, свист и хлоп, / Людская молвь и конский топ! из «Евгения Онегина» критик в журнале «Атеней» писал:

Пушкин, правда, легко отразил «удар». В примечаниях к «Евгению Онегину» привёл цитаты из сказки о Бове Королевиче и «древних русских стихотворений», где эти слова используются. Точно так же, кстати, действуют современные лингвисты, когда нужно доказать, что новое и якобы безграмотное — хорошо забытое старое и абсолютно легальное.

Язык Пушкина — тот самый, который сейчас принято считать эталонным и приводить в пример как ещё не «обеднённый» и не «засорившийся», — раньше многим казался слишком простонародным, «низким». Писатель отвечал на критику:

Почти все эти «бурлацкие» слова сейчас вполне литературны и привычны.

Похорошела при Пушкине

Нет, не Москва. Проза. Одна из главных заслуг Александра Сергеевича в том, что он создал демократически простой и идейно богатый прозаический язык. В допушкинской прозе не было, как пишет Александр Горшков, совершенных образцов, какими в стихотворной речи стали басни Крылова и комедия Грибоедова «Горе от ума».

Писатель избегал в языке прозы всего лишнего. У него мало описаний, действие развивается быстро, характеры раскрываются не в авторских оценках, а в поступках.

В синтаксисе преобладают простые предложения, а сложных и периодов очень мало. Во времена Пушкина появился типичный для русского языка порядок слов в предложении: определение — подлежащее — сказуемое — дополнение или обстоятельство.

Современники отмечали, что «наше всё» очень пристально следил за тем, как строит предложение и где какую лексику использует. Гоголь писал: «Никто из наших поэтов не был еще так скуп на слова и выражения, как Пушкин, так не смотрел осторожно за самим собою, чтобы не сказать неумеренного и лишнего». Подозрительно напоминает работу современных журналистов.

Пушкин, как и медийщики в XXI веке, критиковал чрезмерную художественность и стремился к чистоте и ясности:

В итоге писатель создал образцы языка не только во всех жанрах художественной литературы, но и в критике, публицистике, научно-исторической прозе, в эпистолярном жанре. Белинский характеризовал новую систему литературного русского так: «слогов не три, а столько, сколько было и есть на свете даровитых писателей. И потом: что за пустая манера разделять сочинения на роды по внешней форме и определять, к какому роду сочинений какой приличен слог? <...> Слог вашего описания будет зависеть от характера впечатления, которое произвело на вас это событие».

Языковая реформа Пушкина завершила эпоху, когда формировались общенациональные нормы литературного языка, и открыла новую — эпоху современного русского языка.