Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как люди спорят о связи языка и мышления. Но если огонь возможно погасить, а поток воды — перекрыть, то остановить давнюю лингвистическую дискуссию уже вряд ли получится. К счастью, мы в «Изборнике» любим изучать чужие споры и мнения.

В этот раз выясняем, что о знаменитой гипотезе Сепира — Уорфа думают учёные и обычные люди. А помогают нам эксперты. Это Андриан Влахов, сотрудник двух лабораторий НИУ ВШЭ — лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик и социогуманитарных исследований Севера и Арктики, а также Валерий Шульгинов — ведущий научный сотрудник лаборатории лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик НИУ ВШЭ и автор телеграм-канала «Лингвоед».

Немного о гипотезе

Впервые о взаимосвязи между языком, культурой и сознанием заговорили ещё в XIX веке. Подобные размышления появились в трудах как минимум двух немецких учёных-энциклопедистов: Вильгельма фон Гумбольдта и Иоганна Гердера. Но первая попытка облечь эти идеи в научные термины возникла ближе к середине XX века. Именно её результат называют гипотезой Сепира — Уорфа, или гипотезой лингвистической относительности.

В «Лингвистическом энциклопедическом словаре» гипотезу Сепира — Уорфа обозначили как концепцию, согласно которой структура языка опреде­ля­ет структуру мышления и способ познания внешнего мира. Она существует в двух формулировках:

Гипотеза названа по фамилиям двух американских лингвистов: Эдварда Сепира и его ученика Бенджамина Ли Уорфа. Но на самом деле Сепир не имел отношения к её формулировке. По большей части она принадлежит Уорфу — лингвисту-любителю, который работал страховым агентом, но всегда питал страсть к языкознанию. Своё открытие Уорф сделал, когда начал изучать языки коренного населения Америки, а точнее — их отличия от европейских.

Гипотеза и мышление

Тезис Бенджамина Уорфа о взаимосвязи языка и мышления оказался очень популярен. Его разбирают и сейчас — спустя практически столетие. К примеру, под видеороликом о гипотезе на YouTube-канале популяризатора лингвистики Микитки сына Алексеева набралось 704 комментария. Вот один из наиболее любопытных (орфография и пунктуация автора сохранены. — Прим. «Изборника»):

«Раньше в более узком смысле и применимо к жизни эту тему нам рассказывали на курсах предпринимательства. Говорили, что для того, чтобы мыслить категориями денег и прибыли, надо мыслить не на русском языке, а на английском. Так как русский язык больше ориентирован на чувства, воображение, интуицию, а не на что-то приземленное и материальное».

Вероятно, если бы всё было так просто, то русскоговорящие люди, которым удалось выучить английский язык в совершенстве, легко разбогатели бы. А гипотезу лингвистической относительности давно бы подтвердили.

Поначалу научное сообщество посчитало гипотезу Сепира — Уорфа настоящим прорывом, однако позже на Бенджамина Уорфа обрушился шквал критики. В психологии мышление определяют как высший когнитивный, или познавательный, процесс. Его суть — открытие нового знания на основе творческого отражения и преобразования действительности. Многие исследователи не понимали, что именно означает влияние языка на подобный процесс и как его можно подтвердить.

Как объясняет Андриан Влахов, среди профессиональных лингвистов принято не одобрять гипотезу из-за её чересчур категоричной формулировки:

«В первую очередь Уорфа критиковали за его слова о том, что язык в любом случае определяет мышление. Такие общие утверждения невозможно полностью проверить, поэтому их легко опровергают любым противоречащим примером. Во многом из-за этого идеи Уорфа так и остались гипотезой, а не стали полноценной теорией. Хотя позднейшие исследования показали, что связь между языком, культурой и мышлением действительно есть, она всё же более сложная и нелинейная».

В вопросах, которые касаются гипотезы Сепира — Уорфа, Валерий Шульгинов остаётся скептиком, поскольку, будучи учёным, хотел бы увидеть её неоспоримые доказательства. Однако он предполагает, что владение языком тем или иным образом должно влиять на мышление. Эксперт напоминает, что искусственный интеллект исходит из языковых моделей:

А вот лингвист и нейропсихолог Стивен Пинкер в своём труде «Язык как инстинкт» пишет, что на самом деле люди думают не на английском или китайском, а на языке мысли — мыслекоде. Он включает в себя внутреннюю систему символов для выражения понятий и образы, которые зовутся воображением.

Как утверждает Пинкер, мыслекод не ограничен так, как языки, на которых мы разговариваем. Он есть даже у тех, кто не способен выражаться словами. Мыслекод человека Пинкер сравнивает с функционалом «машины Тьюринга» — концепцией, которая легла в основу современного компьютера.

Гипотеза и когнитивные процессы

Гипотеза Сепира — Уорфа не перестала интересовать научное сообщество, однако со временем учёные попытались переформулировать её и сделать более проверяемой. Теперь они всё чаще говорят о связи языка с другими когнитивными процессами: восприятием, вниманием, памятью.

Тем не менее, прилагательное когнитивный образовано от латинского слова cōgnitio (знание, познание. — Прим. «Изборника») и переводится как связанный с мышлением наряду с познавательный, умственный.

Психолог Анатолий Маклаков пишет, что на деле мышления как отдельного познавательного процесса попросту не существует, поэтому исследовать его физиологические основы очень трудно. По его словам, мышление неизменно присутствует во всех когнитивных процессах.

Наиболее известные эксперименты для проверки гипотезы касались восприятия цвета. К примеру, в английском языке, в отличие от русского, голубой и синий объединены одним словом — blue.

В 2000-е годы группа американских учёных из Стэнфорда, Массачусетского технологического института и Калифорнийского университета захотела проверить, как носители русского и английского распознают оттенки синего цвета. Исследователям была важна не правильность ответов, а скорость реакции при выборе. При этом эксперимент был исключительно зрительным, названия цветов в нём напрямую не использовались. По мнению учёных, так можно было объективно судить о влиянии языка на когнитивные процессы.

Участникам показывали три квадрата, которые соответствовали по цвету одному из двадцати оттенков голубого и синего. Носители русского и английского выбирали, какой из нижних квадратов больше походил на верхний. Чем меньше различались оттенки квадратов, тем медленнее участники распознавали между ними разницу, и наоборот.

Вот только главный результат эксперимента заключался в другом. Если схожие квадраты попадали в категорию одного и того же цвета — предположим, синего, — а лишний квадрат — в категорию голубого, то носители русского замечали эту разницу быстрее. То есть средняя скорость, с которой русскоговорящие участники нажимали на кнопку, повышалась, когда цвета на картинке назывались по-разному. Но на реакцию носителей английского языка этот фактор никак не повлиял.

Израильский лингвист Гай Дойчер в книге «Сквозь зеркало языка» не поддерживает гипотезу лингвистической относительности, однако не отрицает воздействие языка на когнитивные процессы. Он опирается на идеи антрополога Франца Боаса и языковеда Романа Якобсона, на основе которых формулирует принцип Боаса — Якобсона. По словам Дойчера, смысл влияния заключается не в том, что каждый язык позволяет думать своим носителям, а в том, о каких частях смысла заставляет задуматься.

Согласно этой версии, если часто использовать определённые способы выражения, начинают активно формироваться и речевые привычки. Дойчер пишет:

По мнению исследователя, подобные цветовые эксперименты показывают, что сформированные речевые привычки носителей как минимум могут повлиять на их чувствительность к различиям между цветами и восприятие этих различий.

Гипотеза и мировосприятие

Мышление стали рассматривать не только как психический процесс, но и как совокупность различных воззрений.

«Язык определяет сознание», — сказано на сайте интернет-издания «Такие дела», которое освещает социальные проблемы. Портал выпустил словарь-глоссарий корректной лексики «Мы так не говорим». Там не только поясняют, почему некоторые понятия «лучше не использовать», но и предлагают альтернативу. Например, не инвалид, а человек с инвалидностью.

На самом портале уточняется, что «словарь — это не истина в последней инстанции, а, скорее, попытка осмыслить то, как мы говорим». И утверждается: даже если язык полностью не определяет мышление, то как минимум на него влияет.

На гипотезу лингвистической относительности также ссылаются, когда освещают гендерные аспекты языка и видимость женщин в обществе. Так, в 2021 году белорусское издание MediaIQ опубликовало текст о том, почему в медиа необходимо использовать феминитивы. На портале издания объясняют смысл гипотезы Сепира — Уорфа, а затем на её основе делают нужные выводы:

«Как мы говорим, так мы и воспринимаем мир, внешний и внутренний. Если у нас нет слова для обозначения чего-либо, мы это явление/ситуацию/объект не „видим“… Они (феминитивы. — Прим. „Изборника“) явления не столько лингвистические, сколько социальные».

Андриан Влахов подчёркивает, что гипотезу лингвистической относительности очень легко использовать как знамя из-за её прямолинейной формулировки:

По словам Валерия Шульгинова, полемика о политкорректности строится не только вокруг языка, но и вокруг идеологий. Эксперт отмечает, что язык может быть как маркером социальных изменений или, наоборот, консервативного отношения, так и транслятором ценностей отдельных сообществ. Поэтому, когда люди спорят о блогерке, дискуссия на самом деле идёт «о том, насколько они готовы к переменам».

Андриан Влахов отмечает, что в лингвистической антропологии это явление называют использованием языка как социального инструмента: «Это не означает, что язык именно меняет людей. Скорее, с его помощью можно попытаться сконструировать какую-то новую точку зрения, которая затем, если её разделит достаточное количество людей, может стать реальностью».

При этом эксперт убеждён, что человек не изменится, если он сам этого не захочет. А потому изменения в языке сработают только в том случае, если к ним будет готово общество.

Об этом в своём личном блоге пишет филолог, популяризатор лингвистики Светлана Гурьянова. Она не считает некорректным, например, слово инвалид. По её мнению, гораздо хуже на отношение к людям с инвалидностью влияет то, что это слово можно использовать как ругательство.

О «реабилитации» слов говорят и другие исследователи. Валерий Шульгинов рассказывает:

«Интересно наблюдать, как некоторые слова уходят в мир инвективной лексики. Но есть и обратный процесс — так называемый реклейминг, — когда мы пытаемся вернуть понятия в нейтральный мир и очистить их от негативных коннотаций. Например, Ася Казанцева (научный журналист и популяризатор науки. — Прим. „Изборника“) писала, что ей нравится слово тёлочка. По её мнению, в нём есть некоторая энергичность, личная женская свобода».

Даже в научной сфере некоторые термины теперь считаются неверными. Андриан Влахов занимается североведением, и, по его словам, ещё несколько лет назад использовать слово эскимос в отношении одной из коренных групп населения Севера и Арктики было вполне нормально:

«Сейчас мы стараемся говорить про инуитов и юпиков, что, конечно, немного усложняет ситуацию, потому что это не единая группа. Но лучше сказать длиннее, так, как сами народы называют себя, нежели использовать некорректную формулировку эскимосы».

В издании Arzamas уточняется, что в западную литературу термин эскимосы пришёл в 1970-е вместе с деколониальным движением в Северном полушарии. К тому времени он стал ассоциироваться с неравенством и стигматизацией коренного населения.

Подобная ситуация произошла и с цыганами, вспоминает Андриан Влахов. В силу разных причин это слово считается некорректным. Всё чаще можно услышать рома и ромы, а также ромский язык.

Гипотеза и культура

Валерий Шульгинов долгое время преподавал русский как иностранный японским, китайским и корейским студентам. Однажды он поинтересовался, начали ли они воспринимать мир иначе после того, как стали изучать русский: «Корейские студенты говорили, что в их языке больше порядка. Поэтому, когда они начали учить русский, их мышление будто стало менее упорядоченным в некоторых вещах. Но они могли так ответить из вежливости».

Эксперт подчёркивает, что это был не научный эксперимент, а просто наблюдение за билингвами.

Собеседники «Изборника» отмечают, что языки воздействует на их мышление по-разному благодаря особенностям культур других стран.

Кореянка Люси учится в Китае. По её мнению, чтобы выучить чужой язык, нужно адаптироваться к образу мышления людей в другой стране и к специфической лексике, которая связана с культурными реалиями. Собеседница «Изборника» считает, что поездка в Китай отчасти поменяла её мышление:

Но Стефания считает, что изучение других языков учит людей считаться с иными точками зрения и смотреть на вещи под разным углом:

«Полное погружение в язык и культуру даёт понять, что люди могут мыслить по-другому и воспринимать этот мир не так, как ты. Это удивительно, хотя, казалось бы, мы живём на одной Земле. Изучая иностранный язык, ты видишь не только себя: свою культуру и своё восприятие. Если ты не будешь прислушиваться к другим народам, то не сможешь полностью понять и их язык».

Понимание других культур и людей первостепенно. Андриан Влахов отмечает, что на таком подходе держится вся современная антропология. При этом необязательно начинать думать абсолютно так же, как носители другого языка: «Человек вполне может держать в голове несколько разных культур, несколько разных языков и актуализировать их в зависимости от ситуации».

Мнения о гипотезе лингвистической относительности в интернет-пространстве и научной литературе можно найти на любой вкус. А если вы очень любите подискутировать с окружающими, то обязательно предложите им обсудить связь языка и мышления. Мы в «Изборнике» уверены: скучно точно не будет.